Злые языки страшнее пистолета
(опубликовано в Нижегородском деловом журнале «Деловая неделя», 2003, № 6)
В нашем мире, где «имидж — все», ударов по репутации не прощают никому: ни друзьям, ни близким, ни уж тем более журналистам. «Убийство» репутации все чаще приравнивают к самым тяжким преступлениям: «подмоченное» реноме угрожает «отправить на дно» все: налаженный бизнес, полезные связи, теплые отношения с друзьями и близкими.
Неудивительно поэтому, что отстаивают свою честь и достоинство оскорбленные граждане с отчаянным рвением - в последнее время соответствующие иски буквально наводнили суды. Как результат - перспектива возмещения морального вреда отчетливо замаячила перед любителями «жареных фактов» и крепких выражений. «Градус» последних определяет лингвистическая экспертиза. Чаще всего именно ей отводится центральная роль в судебных разбирательствах по защите чести и достоинства.
Цензура возвращается?
Начну с примера. Сергея Доренко, экс-ведущего первого канала, безусловно, знают все - мужчина он видный. Однако прославился совсем не этим. «Телекиллер» - такого прозвища удостоился Доренко не за убийственный взгляд, а за острый язык: его меткие, острые, саркастичные, а чаще злые комментарии больно задели не одну репутацию. От атак телекиллера пострадали в свое время многие: генпрокурор Юрий Скуратов, мэр Москвы Юрий Лужков и еще целый список VIP-персон.
Сергею Доренко в итоге не поздоровилось тоже: взбешенные его нападками, многие герои репортажей обратились за защитой чести и достоинства в суд. И небезуспешно. Помимо немалых финансовых потерь, телекиллер был наказан отлучением от эфира - расплата за острый язык оказалась весьма ощутимой.
Совсем недавно мы стали свидетелями еще одного довольно громкого судебного разбирательства. Люблинский межмуниципальный суд города Москвы удовлетворил иск о защите чести и деловой репутации полномочного представителя президента РФ в Приволжском федеральном округе Сергея Кириенко. Суд признал не соответствующими действительности утверждения о том, что «свою команду Кириенко подбирал по печально известному сайентологическому методу Рона Хаббарда, а, следовательно, у членов его команды отсутствуют принципы», что полпред находится под угрозой обнародования «некоего досье, собранного американскими спецслужбами» и тому подобное. По требованию истца на сайте интернет-ресурса «Петрополис» было опубликовано опровержение не соответствующих действительности сведений.
…Что характерно - уличенные в клевете журналисты все как один заявляют об ущемлении свободы слова, обвиняют судью в предвзятости, а экспертов - в продажности и цензорской закоснелости. Насколько оправданно?
Ничего общего с цензурой лингвистическая экспертиза, проводимая для судебного разбирательства, не имеет, - разъясняет кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русского языка Нижегородского государственного университета им. Н.И.Лобачевского, член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (ГЛЭДИС) Елизавета Аркадьевна Колтунова. - С помощью языковой экспертизы невозможно установить, правдиво или ложно высказывание - уликами и фактами лингвист не оперирует. Нельзя и сделать вывод о намерениях автора текста. Таким образом, на вопрос, виновен ли автор статьи в распространении клеветы, лингвист ответить не может.
Для чего же тогда проводится экспертиза? Как пояснила Елизавета Аркадьевна, делается это с одной-единственной целью - установить, содержатся ли в тексте оскорбительные слова и обороты, больно ударяющие по репутации журналистской мишени. В отличие от клеветнической информации, которая является заведомо ложной, правдивость или ложность сведений, содержащихся в оскорбительном тексте, значения не имеет.
Слово не воробей…
Язык современной прессы очень часто выходит за рамки не только публицистического, но и литературного вообще, - продолжает Елизавета Аркадьевна. -Журналисты используют весь арсенал общенационального языка, причем не всегда талантливо и тактично. Чего только в журналистских текстах не встретишь! Здесь и пренебрежительно-ироничные выражения, и просторечная лексика, и бранные изречения…
Попадающий на стол к лингвисту текст - подчас единственный «свидетель» нанесенного оскорбления. Понятно, что он может как обвинить, так и оправдать его автора. В этом и предстоит разобраться эксперту-языковеду.
В лингвистических экспертизах по защите чести, достоинства и деловой репутации, как правило, ключевую роль играет изучение значения и стилистической окраски слова, - рассказывает моя собеседница. - Лингвисту важно выяснить, присутствует ли в тексте негативная информации об объекте, которая является потенциально оскорбительной, и если да, то в какой форме.
Важно помнить, что оскорбительным считается лишь утвердительное высказывание. Если же журналист доносит до общественности свое мнение и пишет «я полагаю», «мне кажется», «может быть», за это его никто не может призвать к ответу, поскольку по закону о средствах массовой информации каждый вправе открыто выражать свое мнение.
Иногда бывает, что задетый бестактностью журналиста герой репортажа … обиделся зря - ничего оскорбительного статья не содержит. Такое случается, если в тесте используются слова, которые могут быть неприятны человеку, но, в общем-то, объективны. Речь идет о таких лексемах, как «толстый» (когда человек действительно толстый), «лысый» (когда это действительно так) и другие. Такие слова, безусловно, обидны, но к оскорблениям не приравниваются, поскольку указывают на физические особенности человека. В общем, нечего на зеркало пенять …
С другой стороны, список оскорбительных слов и выражений довольно объемен. Например, таковыми принято считать слова, обозначающие антиобщественную деятельность субъекта: «бандит», «жулик», «мошенник». Оскорбительны и зоосемантические метафоры, примененные для характеристики человека: «свинья», «корова», «кобель» … Приравниваются к оскорблениям и специально создаваемые каламбурные образования, направленные на унижение адресата: «коммуняки», «дерьмократы» и прочие.
Был в моей практике такой случай, - делится Елизавета Аркадьевна. - В начале девяностых годов развернулась битва за спорткомплекс «Дельфин» между Юрием Кириковым и профсоюзами. Так вот, в одной из газет было написано, что якобы Кириков, дабы завладеть бассейном, совершил подлог. Понятно, что данное словоупотребление оскорбительно, поскольку «подлог» - негативно оцененная лексема.
А вот употребление матерных выражений отнюдь не всегда приравнивается к оскорблениям. Парадоксально, но факт.
Помимо хрестоматийного «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», когда автор таким образом себя похвалил, случается, что использование обсценной (матерной) лексики не всегда расценивается как оскорбление. И хотя в среде лингвистов по этому поводу единодушия нет, многие соглашаются все же с тем, что все, в том числе матерные, словоупотребления нужно оценивать в контексте.
Так, в конце 90-х в «Экспресс-газете» появилась статья Станислава Садальского «Презирая смерть, или Скандальные откровения Азизы в крещенскую ночь», во врезке которой главная героиня была названа «б..ю». Оскорбленная певица подала на обидчика в суд. Однако дело проиграла. Адвокаты Садальского сумели доказать, что оскорбление певице было нанесено … в художественных целях. Все последующее повествование как раз развенчивает скандальный имидж певицы и превозносит ее как умную, тонкую и глубокую женщину. Вот так-то.
Игра текста со смыслом
В судебных делах по искам к средствам массовой информации все чаще встречаются необычные заявления. Суть их сводится буквально к следующему: журналистом вроде бы и слова худого не молвлено, а после телесюжета или статьи остается реально ощутимая обида. Можно ли этот вид нанесения ущерба личности считать посягательством на ее честь и достоинство?
Надо признать, что журналисты усвоили эзопов язык в совершенстве, - отмечает Елизавета Аркадьевна. - Аллегорические, иронические, полупрозрачные контекстуальные высказывания, перифразы … Сразу и не поймешь, отчего после прочтения статьи остается неприятный осадок и отчетливое ощущение, что тебя оскорбили. С другой стороны, лично мне разбирать подобные тексты безумно интересно - процесс анализа использованных языковых средств действительно увлекает.
Специалисты признают, что практика современных СМИ все чаще демонстрирует использование ими манипулятивных технологий, приводящих к феномену «лжи умолчанием»: метода замалчивания - непосредственного «пропуска» фактов; метода информационной асимметрии - освещения событий с «нужной» точки зрения; метода упрощения; метода стереотипизации и других, камуфлирующих намерения автора.
Вот довольно свежий пример, - делится Елизавета Аркадьевна. - Прошлым летом, в разгар предвыборной кампании, прокурор Нижегородской области подал иск к телекомпании «Волга». Телевизионщики обвинялись в разжигания национальной розни. Напомню, речь шла вот о чем: в самый разгар борьбы за кресло мэра в эфире «Волги» прошла информация про возможные чеченские поселения на территории Нижегородчины. Причем сделано это было уникальным образом: ведущими в студии не было сказано ничего криминального, все комментарии были абсолютно корректными, а вот видеоряд …
На экране взрывались бомбы, была показана ожесточенная перестрелка - таким образом, и без слов отчетливо «говорилось», что от «чеченцев» ждать добра не придется … Эффект был усилен включением мини-интервью людей с улицы, которые отзывались о возможных чеченских поселениях с нескрываемой неприязнью …
Дело в том, что сведения, содержащиеся в тексте, могут быть выражены как прямо, так и опосредованно, - продолжает Елизавета Аркадьевна. - Когда применяется открытая вербальная форма, доказать наличие оскорбительной информации легче всего: обидные выражения либо есть либо их нет. Тяжелее обстоит дело, когда информация о каких-либо аспектах события в тексте непосредственно не выражена и подразумевается, что и говорящий, и слушающий ее знают. Или подтекстовая форма подачи, когда информация не содержится в самом тексте, но легко извлекается читателем. Например, прямой оценки нет, но факт дается в таком контексте, что оценка из него выводится: «он простой преподаватель, но живет в трехэтажном особняке, ездит на кадиллаке …»
Понятно, что в последних случаях доказать, что авторы анализируемых текстов пытались своим произведением кого-то оскорбить, и впрямь трудновато. А в ряде случаев и вовсе невозможно. Получается, что эффективность лингвистической экспертизы как судебного доказательства хромает. Так ли это?
А судьи кто?
Скептические замечания в адрес лингвистической экспертизы основываются вот на чем. В законах обозначен целый ряд языковых правонарушений, таких, как оскорбление, клевета, призывы к изменению конституционного строя, а вот механизм их реализации до конца не продуман. Потому-то сегодня лингвистический анализ текстов, вовлеченных в юридическую практику в связи со злоупотреблением свободой слова, проводится стихийно. Практически любое экспертное заключение является уязвимым в плане соответствия принципам объективности и полноты экспертного исследования.
И хотя лингвисты-профессионалы не устают повторять, что язык - это целостное образование, имеющее вполне объективные закономерности, двух одинаковых экспертиз отыскать вряд ли удастся.
Прежде всего, у лингвистов отсутствуют единые с юристами принципы, методы и приемы проведения экспертизы. Условно говоря, каждый эксперт творит по собственному разумению, что не всегда устраивает правоведов. Казус заключается и в том, что до сих пор не достигнуто согласование лингвистических понятий с правовыми. Проводящий исследование языковед, отвечая, например, на вопрос об оскорбительности того или иного выражения, вторгается в сферу юриспруденции, поскольку понятия оскорбления в традиционной лингвистике не существует.
Говоря о методике составления экспертизы, невозможно обойти еще один «подводный риф». Наиболее «легитимный» источник экспертизы - словарь. Однако великий и могучий русский язык настолько богат лексически, что значение одного и того же слова может по-разному трактоваться в разных источниках. Выбор же словаря в каждом конкретном случае достаточно произволен, как произволен и набор лексикографических помет, используемых в словарях. То есть, проводя экспертизу одного и того же текста, разные специалисты могут произвольно интерпретировать мелкие или не очень детали.
Поэтому-то и считается, что практически любое заключение эксперта уязвимо в плане объективности и полноты исследования. А если это так, то в процессе подготовки языкового анализа появляется огромное поле для импровизации. Хорошо это или плохо - вопрос риторический. Гораздо важнее то, насколько профессионален и порядочен сам «импровизатор» - составляющий экспертизу языковед. И тут кроется еще один щекотливый момент.
Согласно российскому законодательству, проводить языковую экспертизу может практически каждый выпускник соответствующего вуза, работающий по специальности. Закон РФ «Об экспертизе и экспертной деятельности» гласит, что экспертной деятельностью может заниматься гражданин, имеющий диплом соответствующего образца и стаж работы по специальности не менее пяти лет. И все. Прямо скажем, весьма либерально. Условно говоря, громкое имя эксперта может носить даже вчерашний студент. Значит ли это, что его пятилетний стаж работы по специальности достаточен? Весьма сомнительно.
Не меньшее значение имеет вопрос о моральной чистоплотности автора экспертизы. Злопыхатели уже успели окрестить иных «экспертов» представителями третьей (четвертой, пятой …) древнейшей профессии …
С недобросовестными лже-экспертами закон не церемонится, - поясняет Елизавета Аркадьевна. - За дачу заведомо ложной экспертизы может быть возбуждено и гражданское, и уголовное дело. Это должно отрезвлять не в меру «предприимчивых». Кроме того, профессиональные объединения экспертов, такое, как, например, Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (ГЛЭДИС) своей работой всемерно содействует повышению профессионализма и этической «крепости» экспертов-практиков.
… Так что выбор эксперта - дело тонкое. Когда на карту поставлена честь, достоинство и деловая репутация, забывать об этом не стоит. Дабы не пришлось потом горестно восклицать: а судьи кто?
Интервью брала журналист Анна Коданина
Вернуться в раздел "Публикации"
Перейти в раздел "Лингвистические экспертизы"
|
|
|
|
