О пределах применения в лингвоэкспертной практике понятия речевой стратегии дискредитации - Консалтинговая фирма Колтунов и партнеры

О пределах применения в лингвоэкспертной практике понятия речевой стратегии дискредитации

Игорь Вениаминович Жарков,
начальник научно-методического отдела
РОО «Гильдия лингвистов-экспертов
по документационным и информационным спорам»

Елизавета Аркадьевна Колтунова,
доцент кафедры теоретической и прикладной лингвистики
Института филологии и журналистики
ННГУ им. Н.И. Лобачевского

(«Неофилология», 2022, том 8, № 2)

Аннотация. Предметом исследования в статье являются возможность, целесообразность и допустимость применения понятия «речевая стратегия дискредитации» в процессе осуществления деятельности экспертов и специалистов в сфере судебной лингвистической экспертизы. Актуальность анализа обусловлена существованием тенденции к введению понятий дискредитации и речевой стратегии дискредитации в нормы действующего законодательства и (или) практику судебной лингвистической экспертизы. В ходе исследования выявляются значимые признаки данной речевой стратегии, высказываются и обосновываются суждения о релевантности как самого понятия речевой стратегии дискредитации в целом, так и её основных тактик для решения ограниченного круга экспертных задач, связанных с выявлением признаков унижения чести и достоинства, умаления деловой репутации физичесго и (или) юридического лица, оскорбления и клеветы, лишь в тех случаях, когда в спорном тексте выявляются негативные сведения, выраженные в форме утверждения (верифицируемые), в отношении указанных лиц. Подробно анализируется пример некорректного обращения к понятийному аппарату речевой стратегии дискредитации в судебно-экспертном исследовании, проведённом по делу о защите деловой репутации юридического лица. По результатам описанного в статье исследования устанавливаются вытекающие из природы судебно-экспертной деятельности ограничения в использовании понятия речевой стратегии дискредитации, не характерные для деятельности научно-исследовательской.

ВВЕДЕНИЕ

В современной лингвистической экспертизе всё более актуальной становится проблема дискредитации физического или юридического лица, особенно применительно к ст. 152 ГК РФ, 5.61 КоАП РФ, 319 УК РФ и др. Причина появления новых формулировок в вопросах, которые ставятся перед экспертами (Содержатся ли лингвистические признаки дискредитации гражданина Н.?), по-видимому, в значительной степени связана с попыткой лингвистов «уйти» от формулировки правового понятия порочащей информации, декларируемой Постановлением ВС РФ № 3 (п. 7) от 24 февраля 2005 года «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц», и перевести указанную дефиницию в близкое экспертам «лингвистическое поле». Так, в статье проф. Т.В.Чернышовой словарный анализ лексемы порочащий связан с его трактовкой через синонимический ряд: шельмующий, поносящий, замарывающий, позорящий, бесчестящий, дискредитирующий, бесславящий, срамящий, компрометирующий, охаивающий, охульный, пятнающий, чернящий, грязнящий, поносный, инсинуационный, опорочивающий, обесславливающий, ославляющий [9, с. 229].

Сходным образом, через понятие дискредитации, дефинируется составной термин «унижение чести и умаление достоинства» в учебнике по лингвистической экспертизе проф. Е.И.Галяшиной: «Унижение чести и умаление достоинства есть сознательная дискредитация человека в общественном мнении (унижение чести) или такое воздействие на общественное мнение, которое противоречит достоинству личности как ее неотъемлемому праву независимо от общественного мнения о нем и от его самосознания (умаление достоинства)» [1, с. 254]. И при определении интенциональности автором учебника используется тот же термин: «Целенаправленный выбор языковых средств, направленных на дискредитацию положительных качеств и действий лица, формирует его негативный имидж, служит для доказывания того, что распространенные об истце сведения носят порочащий характер. <…> Если же содержание слова, выражения, высказывания связано с негативной оценкой деятельности, действия, поведения, то оно оценивается как имеющее лингвистические признаки умаления, дискредитации» [1, с. 255, 261].

К сожалению, прослеживается также и совместное стремление некоторых правоприменителей и экспертов к использованию понятия дискредитации для «обхода» однозначных и понятных правил, де-факто введенных упомянутым Постановлением ВС РФ № 3 с опорой на практику Европейского Суда по правам человека, предписывающих обязательное отграничение сведений, выраженных в форме утверждений о фактах, от выражения мнений и убеждений, включая форму негативнооценочных суждений.

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

В связи с изложенным применение понятий дискредитации и умаления требует от эксперта особой осторожности и заставляет вспомнить об обязанности лингвиста сообразовать все свои действия с общей задачей судебно-экспертной деятельности, закрепленной в ст. 2 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» и состоящей в содействии правоприменителю в установлении с использованием специальных знаний обстоятельств, имеющих доказательственное значение по делу. Выявление лингвистических признаков стратегии дискредитации для квалификации любых негативнооценочных суждений, формально верное и не вызывающее само по себе каких-либо сомнений, способно тем не менее в обстоятельствах конкретного дела, связанного с защитой чести, достоинства и деловой репутации, создавать предпосылки для введения суда в заблуждение, не являясь достаточным для различения добросовестной критики, эксплицируемой в тексте в том числе негативными оценками и выводами, с одной стороны, и подлежащих верификации потенциально порочащих сведений, с другой стороны. Сказанное обусловливает актуальность задачи выяснения пределов применения понятийного аппарата, связанного с понятием дискредитация, в сфере судебной лингвистики.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

В современном русском литературном языке имя существительное «дискредитация» является производным от глагола «дискредитировать», значение которого в словарях современного русского языка толкуется следующим образом:

В словаре под ред. С.А.Кузнецова (2003): ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ -,-рую,- руешь; св. и нсв. [от франц. discréditer], кого-что. Подорвать-подрывать доверие к кому-, чему-л., умалить – умалять чей-л. авторитет. Д.власть < Дискредитироваться, -руется; страд. Дискредитация,-и, ж. Дискредитирование,-я, ср. [ с. 163];
В словаре Т.Ф.Ефремовой: ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ - Подрывать доверие к кому-л., чему-л., умалять чей-.л. авторитет, достоинство, значение. [1 , т. 1, с. 388];
В Словаре русского языка в четырех томах /Под редакцией А.П.Евгеньевой/.- М.: «Русский язык», 1999: ДИСКРЕДИТАЦИЯ – и,ж. - Подрыв доверия к кому-,чему-л., умаление авторитета, значения кого-,чего-л.; дискредитирование. ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ,-рую,-руешь; сов. И несов., перех – Подорвать (подрывать) доверие к кому-л., чему-л., умалять чей-л.авторитет, значение [3, т. I, с. 402];
В Толковом словаре русского языка С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой, 2003: ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ,-рую,-руешь;-анный; сов. и несов., кого (что) (книжн.) – Подорвать (подрывать) доверие к кому-л., чему-н., умалить (-лять) чей-н. авторитет [2, с. 167].

Таким образом, в семантическом комлексе, входящем в значение лексемы дискредитация, реализуется и сема «умаление [авторитета, достоинства и др.]». Однако общеупотребительное значение этого слова чрезвычайно расширяет спектр лингвоэкспертных признаков понятия «порочащая информация», «информация, унижающая честь и достоинство физического или юридического лица». Действительно, согласно вышеприведённым значениям, подорвать чей-либо авторитет можно и не используя высказываний негативного характера в форме утверждений о фактах, а выражение негативного мнения о ком-либо или негативной оценки кого-либо вполне может входить в понятие дискредитация и быть важнейшим признаком унижения чести и достоинства. Подобный подход способствует настороженному отношению, в том числе у правоприменителя, являющегося непосредственным потребителем продуктов судебно-экспертной деятельности, к любой негативной оценке и выражению любого негативного мнения, включая добросовестную критику.

Кроме того, учитывая в целом неоспоримое положение о том, что указанная речевая стратегия «включает в себя планирование (прогнозирование) процесса речевой коммуникации в зависимости от конкретных условий общения и личностей коммуникантов, а также реализацию этого плана … то есть представляет собой комплекс речевых действий, направленных на достижение коммуникативной цели» [4, с. 56, 93; 5, с. 181-182], и понимая сложность лингвистического доказывания интенциональности текста, серьёзные сомнения вызывает возможность применения концепции речевой стратегии дискредитации для оценки высказываний в чатах, даже профессиональных, не говоря уж о развлекательных и чатах – «болталках», для которых характерны быстрые смены темы и участников общения. О «размытости границ текста», интерактивности, политематичности, эффекте «автоматического письма» чат-коммуникации написано немало [см., например, 2, 8]. И если для экспертного анализа подготовленных журналистами текстов СМИ использование данной стратегии вполне релевантно, то применение инструментария стратегии дискредитации к неподготовленным, «малоформатным» типам интернет-текстов, попадающих в сферу экспертной деятельности лингвистов, по меньшей мере затруднено в силу существенно неполного соответствия и даже противоречия процесса порождения этих текстов базовым понятиям, формирующим данную концепцию: идеи планирования и реализации плана с очевидностью не в полной мере совмещаются с такими свойствами коммуникации, как «автоматическое письмо», быстрая смена тем и участников общения.

В подавляющем большинстве случаев лингвисты-эксперты (специалисты), выявляя лингвистические признаки дискредитации, используют алгоритмы, предложенные известными лингвистами – О.С.Иссерс [4, 5] и Н.Б.Руженцевой [7], которые учитывают коммуникативную направленность стратегии дискредитации – снижение «положительного образа» адресата или объекта дискредитации, подрыв доверия к кому-либо, умаление авторитета и значимости дискредитируемого лица, изменение мнения о нем, вызывание сомнения в его положительных качествах, создание образов врага или убийцы и т.д. Это речевое воздействие, в результате которого адресат или объект должен быть «обижен, причем несправедливо, оскорблен», должен «чувствовать себя объектом насмешки» [5]. Этот эффект усиливается в присутствии третьих лиц - такая ситуация характеризуется О.С.Иссерс как опосредованная дискредитация, при которой адресат речевого акта занимает позицию наблюдателя и является обязательным участником, в то время как сам оскорбляемый присутствует лишь «потенциально», он не может ответить на оскорбления и обвинения. Речевой стратегии дискредитации соответствуют конкретные речевые тактики. Так, тактика отрицательной оценки качеств личности или личности в целом состоит в умалении достоинства, авторитета адресата, его оскорблении, издёвке, осмеянии, нанесении обиды [4, с.161-162; 7, с.98-102], а для реализации тактики отрицательной оценки действий, направленной на то, чтоб подчеркнуть ответственность личности за порицаемое действие на основании собственных представлений коммуниканта, избираются такие речевые действия, как упрек, обвинение, осуждение, порицание. Отмечается также, что «только несправедливые обвинения способны сильно задеть чувства оскорбляемого, унизить и уязвить его, поэтому говорящему «запрещается» использовать доводы, соответствующие реальному положению дел, по крайней мере не преувеличенные».

В коммуникативно-прагматические признаки речевого акта дискредитации входят коммуникативная направленность с целевой составляющей «умаление чести и достоинства, репутации, деловых качеств объекта дискредитации»; наличие речевых актов несправедливого обвинения, оскорбления, издевки, насмешки, некорректной иронии и пр.

Основными содержательно-композиционными признаками речевого акта дискредитации являются несоответствие темы текста его содержанию, наличие многочисленных отступлений от темы, отклонений от изложения фактической стороны дела, оценочные, эмоционально-экспрессивные характеристики личности, ее свойств и поступков; создание «ложного образа действительности» в нужном для говорящего направлении, «намеренная трансформация картины мира», наличие логических противоречий, алогизмов, ссылок на неопределенные или неизвестные источники информации.

К речевым признакам речевого акта дискредитации относятся амплификация –– избыточное нагнетание средств языковой экспрессии с целью формирования определенного отношения адресата к излагаемому содержанию (эффект «магии слова»); использование слов и выражений с негативной окраской, не вызванное практической необходимостью; неуместное использование разговорных, просторечных, жаргонных языковых средств, в том числе инвективных (бранных, оскорбительных слов и выражений), не соответствующее общему стилю, строю текста; неуместное для речевых актов сообщения использование эмоционально-экспрессивных конструкций; «навешивание ярлыков», ирония, недобросовестное цитирование в негативно-оценочных контекстах, прецедентные тексты и др.[4, с. 162-176; 5, с. 116-167; 7, с. 86-104, 128-131, 217-219].

Часть перечисленных признаков (например, направленность на умаление чести и достоинства, репутации, деловых качеств объекта дискредитации, рассматриваемая как свойство текста, которое может быть установлено в ходе лингвистического исследования объективными методами его анализа; наличие речевых актов оскорбления (=нанесения обиды, выражения резко негативной обобщенной оценки личности), издевки, насмешки, иронии, обвинения и др.; изложение негативных фактов и событий, присутствие эмоционально-оценочных суждений негативного плана и т. п.) тождественны более общему признаку наличия в тексте негативной в отношении определенного лица информации, имеющей различные формы выражения.

Другая часть признаков речевой стратегии дискредитации предполагает верификацию лингвистом сведений, содержащихся в спорном тексте, с установлением соответствия либо несоответствия их действительности:

определение тех или иных присутствующих в тексте обвинений как несправедливых;
установление того, что создаваемый текстом образ действительности является «ложным» — здесь, видимо, предполагается, что лингвист должен вынести суждение о том, какой образ действительности является «истинным», единственно верным, а какой таковым не является;
установление факта некорректности изложения сведений и событий, фактов опускания важных подробностей и искажения фактической стороны излагаемых событий, которая, видимо, должна быть доподлинно известна лингвисту, анализирующему описывающий это события текст; установление того, какое именно изложение событий является объективным и соответствует риторической стратегии dedicto;
приведение не относящихся к делу подробностей — здесь эксперту предлагается полностью взять на себя функцию определения круга обстоятельств, значимых для разрешения дела;
etc., —

что вполне возможно и не возбраняется в научно-исследовательской деятельности, но в общем случае совершенно неуместно в рамках деятельности судебно-экспертной, поскольку с неизбежностью влечет выход эксперта или специалиста-лингвиста за пределы его ограниченной процессуальной компетенции.

Установление признака наличия ссылки на неопределенные или неизвестные источники является обязательным в рамках решения задачи определения формы высказываний, содержащих негативную информацию: оставаясь в русле решения общей задачи судебно-экспертной деятельности, эксперт не может не указывать субъект суждений, высказанных в тексте (авторское утверждение о фактах vs утверждение лица X о фактах vs утверждение о фактах со ссылкой на неопределенный/анонимный источник сведений и т. п.). Выявление данного признака как признака речевой стратегии дискредитации является избыточным по отношению к экспертным задачам, подлежащим обязательному решению по так называемым «диффамационным» делам.

Иные описанные в специальной литературе по лингвистической конфликтологии [например, 3] и теории речевого воздействия [например, 5, 6] признаки речевой стратегии дискредитации (несоответствие содержания спорных или потенциально спорных высказываний теме текста; многочисленные отступления от темы; несоответствие заглавия и выводов, вступления и заключения; наличие логических противоречий, алогизмов) по существу сводятся в выявлению в тексте внутренних противоречий и являются лингвистическими признаками заведомости ложных сведений. Их установление входит в обязательные задачи лингвистической экспертизы по делам о клевете (а также некоторых иных категорий дел, связанных с понятием распространения заведомо ложной, заведомо недостоверной информации), где эти признаки подлежат учету в качестве важных специальных показателей, которые могут быть приняты правоприменителем во внимание при установлении умысла. Соответственно, выявление этих признаков как признаков речевой стратегии дискредитации является нерелевантным для лингвистической экспертизы по делам таких категорий.

Нетрудно заметить, что единственный способ реализации речевой стратегии дискредитации, независимо от выбора той или иной тактики, состоит в последовательном, систематическом сообщении негативной информации (любого рода и в любых формах) о лице, являющемся объектом дискредитации, его взглядах и убеждениях, деятельности, деловых и личных качествах, отдельных действиях и поступках в форме значимого бездействия. Наличие в тексте негативной информации о лице (безотносительно к тому, выражается эта информация в форме утверждения о фактах или в различных формах мнения) безусловно является одним из признаков речевой стратегии дискредитации, но вывод о том, что речевое поведение автора действительно реализует эту стратегию, может быть получен лишь на основе установления совокупности иных признаков, определяемых методами, применение которых выводит эксперта-лингвиста за пределы его процессуально ограниченной специальной компетенции.

Речевая стратегия дискредитации исключается в ситуациях, когда негативная информация о лице чередуется со сведениями, позитивно его характеризующими.

В контексте дел о клевете (в меньшей степени — дел о защите чести, достоинства и деловой репутации) значимым может быть вывод об отсутствии в тексте признаков реализации речевой стратегии дискредитации (например, вследствие обнаружения в спорном тексте как негативной, так и позитивной информации об истце), поскольку такое отсутствие может быть решающим фактором при установлении умысла. Присутствие же в тексте признаков речевой стратегии дискредитации является прямым следствием выявления негативной в отношении определенного лица информации и отсутствия в тексте информации, позитивно характеризующей это лицо; вывод о выявлении таких признаков фактически является иной формой вывода о наличии в спорном тексте негативного, критического содержания.

Не следует также забывать о том, что в связи с комплексным характером явления речевой стратегии дискредитации в рамках лингвистического судебно-экспертного исследования корректно говорить исключительно о специальных лингвистических признаках реализации этой стратегии, но не о факте ее реализации.

Примером, иллюстрирующим сказанное выше, может послужить одно из заключений специалиста N., в котором на вопрос о наличии стратегии дискредитации (предложенный, как представляется, именно лингвистом) был получен следующий ответ: «… представленный для лингвистического исследования текст содержит коммуникативно-прагматические, содержательно-композиционные и речевые признаки речевой стратегии дискредитации. <…> в число главных коммуникативно-прагматических признаков этой стратегии входит наличие обязательно несправедливой, преувеличенной или искаженной негативной информации о дискредитируемом лице. Это может достигаться в том числе посредством использования манипулятивной риторической стратегии de re, которая выражается в нарочитом искажении, переформулировании фактов или перетолковании объективного хода событий в интересах говорящего, с его точки зрения. Вариантом стратегии de re выступает переформулированное изложение чужой речи с позиции говорящего, ее искажение или приписывание другому лицу того, чего он не говорил.

Например: «Нам же высокопоставленные маэстро отвечают: да вы быдло, всё равно без специального образования не разберетесь. Плебеи, блин! Да что вы вообще можете понимать в высокой консерваторской тематике?!». Очень трудно представить себе, чтобы деятели традиционной академической культуры могли отвечать в таком, близком к нецензурному говорку, формате. Нетрудно видеть, что нарочитое преувеличенное, с элементом вульгарности, приписывание дискредитируемым лицам самокопрометирующего их строя речи является одним из ярких признаков стратегии дискредитации.

Коммуникативными средствами стратегии de re выступает, в частности, и навязывание адресату ложных выводов или умозаключений в интересах автора.< …> Примечателен в этом плане следующий фрагмент: «Взять хотя бы историю, когда безжалостно был устранен из педагогического состава за точку зрения, не совпадающую с ректорской, талантливый педагог-валторнист…. И мы обозначили только один из факторов недобора студентов на духовое отделение!». Здесь читатель подводится к ложному умозаключению, что одним из факторов недобора студентов на духовное отделение является увольнение педагога за несогласие с ректором.

Еще одним распространенным приемом является распространение слухов, ложных измышлений, изложение непроверенных фактов и пр., причем желательно –– нелепых и невероятных. В анализируемой статье это выражается в использовании метаязыковых оборотов –– маркеров чужой или неопределенной точки зрения: «По существующему в музыкальной академической среде этикету живому деятелю искусств как-то не с руки столь самозабвенно упиваться собственными регалиями».< …>.

К содержательно-композиционным признакам стратегии дискредитации относятся разного рода логические несоответствия, отступления, противоречия, тенденциозное изложение фактов и пр. В этом плане сразу бросается в глаза несоответствие между заголовком статьи и дальнейшим изложением. Также к логическим неувязкам относится использование приема тенденциозной аргументации. При этом в передергивании аргументации и в подмене фактов оценочными суждениями обвиняется сам герой статьи: «Сразу стоит оговориться, что он частенько подменяет факты своими оценочными суждениями, при этом допускает множество недоговорок». Однако, говоря о передергивании фактов со стороны героя публикации, автор статьи сам допускает такое передергивание. Например, в фрагменте статьи: «Итак, ректор говорит: «В 2015 году состоялся мой авторский концерт.< …> Данное высказывание – откровенное передергивание понятий. Он почему-то забыл при этом пояснить, что персонально принял участие только во второй части … концерта. Между тем авторским считается концерт, который целиком состоит из произведений одного композитора». Однако именно здесь –– подмена понятий. Авторским считается концерт, посвящённый творчеству композитора, певца или поэта-песенника с участием самого автора, –– и только. А формы, мера участия и состав исполнителей не являются классификационными признаками авторского концерта и могут варьироваться в зависимости от нужд организаторов в широких пределах.

На этом примере можно видеть яркую примету речевой стратегии дискредитации –– нарочито преувеличенная, жесткая, избыточно сильная негативная характеристика свойств или действий лица, события, в котором лицо участвует, которая не соответствует характеру данного свойства, действия или события. Нетрудно заметить, что проблема правильного определения понятия «авторский концерт» по отношению к заявленной теме статьи, носит совершенно частный характер и не заслуживает столь пристального внимания и столь жесткой характеристики <...>

Речевые признаки речевого акта дискредитации в анализируемом тексте выражаются в амплификации с целью сформировать определенное отношение адресата к излагаемому содержанию. В тексте статьи встречаем выражения о консерватории: «мы обозначили только один из факторов недобора студентов на духовое отделение!», «качество подготовки студентов кафедры струнных инструментов заметно упало», «что обусловлено низким качеством преподавания», «одно из самых важных направлений вуза продолжает пребывать в состоянии проблемного» и др., создающие образ упадка консерватории.

Применительно к герою публикации в тексте очевидно постоянное нагнетание выражений, в которых отражаются идеи о злоупотреблении служебным положением («пользуясь служебным положением, членством в общественных организациях…), о любви к большим деньгам («позволяет себе получать многомиллионные гонорары; … лично получать заоблачные (в сравнении с зарплатами педагогического состава ведомственного учреждения) гонорары»); о его самолюбовании и самовосхвалении («в атмосфере безудержного самолюбования», «самозабвенно упиваться собственными регалиями»). Подобные речевые средства являются сильным манипулятивным средством языковой суггестии (внушения), воздействующим не на рациональную сферу адресата, а на его эмоциональную сферу.

Также для анализируемого текста характерен прием «наклеивания/навешивания ярлыков», гипербол, негативно-оценочных метафор разговорной, жаргонной или просторечной стилевой принадлежности («осиное гнездо» … «культурные междусобойчики»). Отмеченные признаки реализации речевой стратегии дискредитации на всех трех уровнях не являются спорадическими (частными), они постоянно присутствуют на протяжении всего текста статьи. Таким образом, на всем пространстве анализируемого текста отчетливо фиксируются всевозможные сигналы и показатели речевой стратегии дискредитации, объектом которой являются герой статьи, управленческий аппарат вуза и само образовательное учреждение».

Отмечая глубокий и эмоциональный анализ специалистом спорного текста, необходимо заметить, что реализация в данной публикации речевой стратегии дискредитации сама по себе еще не означает, что в тексте содержатся порочащие сведения — не соответствующая действительности выраженная в форме утверждений информация, негативно характеризующая определенное лицо.

ВЫВОДЫ

Таким образом, если не соответствующих действительности утверждений о фактах в тексте не имеется, вывод о реализации признаков речевой стратегии дискредитации не имеет и не может иметь значения для разрешения дела о защите деловой репутации (хотя может свидетельствовать, скажем, о нарушении автором и редакцией СМИ норм журналистской этики или о признаках злоупотребления ими свободой СМИ).

Не лишним будет подчеркнуть, что в сфере судебного речеведения общеизвестно: эксперт-лингвист не может и не должен (не имеет права в силу законодательно установленных ограничений его процессуальной компетенции) заниматься верификацией сведений, содержащихся в исследуемом им тексте. Именно поэтому обязательным для эксперта следует считать учёт обстоятельств конкретного спора, в рамках которого возникла потребность в использовании лингвистических знаний, то есть анализ материалов дела, включающих в себя сведения о том, какая именно содержащаяся в тексте, представленном на экспертизу, информация заявлена в качестве спорной (ложной) одной из сторон – истцом в гражданском деле, заявителем и (или) следствием либо дознанием в делах уголовных или административных, а также в делах об административных правонарушениях. Это позволит эксперту установить круг спорных сведений, потенциально релевантных для разрешения дела. Верификация этих сведений на основе доказательств, представляемых сторонами состязательного судебного процесса, и установление их истинностного статуса является прерогативой только суда.

В случаях, если утверждения о фактах, содержащие спорные сведения, в тексте действительно будут выявлены с применением традиционных методов судебной лингвистической экспертизы, вывод о признаках реализации речевой стратегии дискредитации может оказаться действительно значимым в определенных случаях: во-первых (не претендуя на полноту перечисления возможных следствий этого вывода), такие признаки определенно свидетельствуют о том, что использованная в тексте порочащая фактология не является результатом случайной ошибки, а ее негативный эффект не нивелируется иным содержанием текста; во-вторых, эти признаки могут свидетельствовать о том, что эффект воздействия порочащей фактологии на аудиторию автором намеренно усиливается, а в-третьих, совокупность таких признаков может рассматриваться как один из признаков клеветы — заведомого характера распространения порочащих сведений. Заметим, впрочем, что достаточным для подобной квалификации один лишь этот признак определенно не является, а проблема его обязательности для возможности этой квалификации нуждается в дальнейшем исследовании.

Литература:

Галяшина Е.И. Судебная лингвистическая экспертиза. Учебник. М.: «Проспект», 2021. 424 с.
Горошко Е.И. Современная интернет-коммуникация: структура и основные параметры // Интернет-коммуникация как новая речевая формация: кол. монография / науч. ред. Т. Н. Колокольцева, О. В. Лутовинова. М., 2012. С. 9–52.
Дымарский М.Я., Черняк В.Д. Речевая конфликтология: учеб.пособие для вузов. — СПб.: Изд-во РГПУ, 2008. 215 с.
Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. Москва: ЛКИ, 2008. 288 с.
Иссерс О.С. Речевое воздействие: Учебное пособие. М.: Флинта; Наука, 2009. 224 с.
Чернышова Т.В. Методы анализа речевых актов: возможности и проблемы использования в лингвоэкспертной и судебной практике //A CTA LINGUSTICA PETROPOLITANA. Труды Института лингвистических иследований РАН.Т.XV –СПб, ИЛИ РАН, 2019. С.217-238.
Руженцева Н.Б. Дискредитирующие тактики и приемы в российском политическом дискурсе. Монография. Екатеринбург. 2004. 294 с.
Стернин И.А. Основы речевого воздействия. Воронеж: Воронежский ГУ, 2002. 178 с.
Трофимова Г.Н. Языковой вкус интернет-эпохи в России (функционирование русского языка в Интернете: Концептуально-сущностные доминанты): Монография. М.: Изд-во РУДН, М., 2009. 300 с.

Словари:

Ефремова Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь - М.: Дрофа, 2000.
С.И.Ожегов и Н.Ю.Шведова. Толковый словарь русского языка – М.: Азбуковник, 2003.
Словарь русского языка в четырех томах /Под редакцией А.П.Евгеньевой/. - М.: «Русский язык», 1999.
Современный толковый словарь русского языка /Под ред. проф. С.А.Кузнецова/. – СПб: Норинт, 2003.