Оценка лингвистической экспертизы: проблема относимости, допустимости и достоверности результатов - Консалтинговая фирма Колтунов и партнеры

Оценка лингвистической экспертизы: проблема относимости, допустимости и достоверности результатов

Е.А.Колтунова,
кандидат филологических наук, доцент
ННГУ им. Н.И. Лобачевского

(Материалы международной научно-практической конференции «Инновации в государстве и праве России», Н.Новгород, 2019)

Аннотация. Оценка лингвистических экспертных исследований для правоохранительных органов, с одной стороны, проста, так как участники правовых действий являются носителями русского языка; с другой стороны, сложна, так как в лингвистике существует значительное количество методов, позволяющих объективно, а не субъективно оценивать тот или иной факт, связанный с «вербальным преступлением». В работе показано, на какие компоненты лингвистических экспертиз следует обращать внимание при оценке таких критериев признания экспертного заключения в качестве доказательства, как относимость, допустимость и достоверность. Проанализированы взгляды ученых по данной проблематике и конкретные лингвоэкспертные примеры.

Вопросы качества судебной экспертизы обсуждаются не одно десятилетие, но и в современной лингвистической экспертологии проблемы профессионального применения знаний специалистов-языковедов остаются крайне актуальными. Со страниц научных изданий не раз звучали призывы найти «алгоритм обсуждения … возможности оптимизации и согласования конкретных методик по ряду актуальных вопросов теории и практики судебных лингвистических экспертиз» [4, стр. 243]. В число важнейших проблем всегда входили проблемы методического инструментария, научного аппарата, границ компетенции экспертов-лингвистов. Именно поэтому в последние 10-15 лет разрабатывались методики, позволяющие уйти от системно-структурного подхода к исследованию текста, в котором приоритетным был внутриязыковой анализ, описание семантики языковых единиц, но не учитывалась коммуникативная ситуация и механизм функционирования языка в процессе коммуникации. Выработка новых методов и подходов к исследованию текстов позволила экспертам на основе анализа маркеров языка и речи выявить и закрепить скрытую информацию, включенную в этносоциальную, семасиологическую константу, являющуюся «стандартизированным кодом социальной реальности». Однако появление методик, способных репрезентовать пресуппозитивную информацию, к сожалению, привело не только к более точному и научному анализу текстов, но и породило возможность «множественного интерпретирования» текстов, представленных для экспертной оценки. Об ошибках такого рода в судебных экспертизах писала Е.И.Галяшина: «… эксперты стали интерпретировать языковые факты …, анализировать «мысли автора текста», «вычитывать» из произнесённых слов коммуникантов скрытые или неявные смыслы, додумывать и домысливать за говорящими то, что не было сказано, но «имелось ввиду» [3, стр. 33]. Аналогичное мнение находим на с. 21 пособия Кукушкиной О.В., Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму»: «Недопустимо приписывать автору то или иное значение, если не найдены средства его выражения» [выделено нами – Е.К.]. В связи со сказанным актуализируется вопрос о критериях признания лингвистической экспертизы допустимым доказательством, то есть об оценке экспертного исследования участниками процесса и судом.

Уголовно-процессуальное законодательство предусматривает правила оценки доказательств, согласно которым ей подлежат все имеющиеся доказательства с точки зрения их относимости, допустимости, достоверности результатов и в совокупности — достаточности для разрешения уголовного дела.[1, стр. 460-461]. При определении допустимости доказательств учитывается: соответствие субъекта экспертизы (эксперта) определенным требованиям; законность источников, средств, приемов и других условий получения доказательств и их использования [1, стр.460]. Вопрос соответствия субъекта экспертизы определенным требованиям напрямую связан с компетентностью эксперта. Вопрос далеко не праздный, потому что зачастую в качестве экспертов-лингвистов выступают либо лица, не имеющие отношения к лингвистике, либо лица, обладающие лингвистическими познаниями, но не сведущие в методологии судебной лингвистической экспертизы. Лингвистическую экспертизу проводят лица с педагогическим образованием и кандидатской степенью по социологии, преподаватели иностранного языка и древнерусской литературы вузов, сотрудники рекламных агентств и специалисты по связям с общественностью. Между тем, любая лингвистическая экспертиза – это серьезное научное исследование, поэтому оно должно исключать дилетантский подход. Однако даже наличие профильного образования не исключает некомпетентности эксперта, потому что зачастую серьёзный судебный документ превращается в «дискуссионную научную площадку». Так, в одном из заключений уважаемый лингвист, профессор, отметая экспертные подходы к проблеме использования «оскорбительной лексики», заявил, что критерием оскорбительности/неоскорбительности служат «респектабельная прецедентность» и «респектабельная публицистика», повергая в недоумение участников судебного процесса. Недоумение усилилось и в связи с тем, что лингвист начал вторгаться в сферу права, декларируя: «… отсутствие интерпретационной однозначности автоматически декриминализирует спорные языковые средства». Иными словами, если у языковой единицы (слова, предложения, текста) больше значений, чем одно, то эта единица не способна иметь лингвистических признаков оскорбления или иного вербального правонарушения. Хотелось бы отметить, что при таком положении дел надобность в судебных лингвистических исследованиях отпала бы полностью либо её предназначение сократилось до абсурдного подсчёта интерпретаций слов и предложений.

В другой лингвистической экспертизе, выполненной для Арбитражного суда Нижегородской области, эксперт, вместо того чтобы анализировать спорные высказывания, вступает в полемику со специалистами по лингвокриминалистике: «В литературе … господствует точка зрения, согласно которой утверждение о фактах – это высказывание, которое обладает следующими признаками: повествовательное предложение с глаголом-сказуемым в форме изъявительного наклонения настоящего или прошедшего времени, отсутствие маркеров субъективной модальности; это высказывание может быть истинным или ложным. … Однако изложенная точка зрения содержит несколько неверных положений: во-первых, утверждения не являются высказываниями; во-вторых, не существует ничего, что можно было бы назвать формой утверждения». Сам же автор экспертного заключения, опровергая понятие «языковая форма» применительно к утверждению, мнению, предположению и оценке (оценочному суждению), не обосновал ни одного метода, с помощью которого он собирается опровергать устоявшиеся в теории судебной экспертизы принципы. Такая многомерность и субъективность лингвистических подходов и интерпретаций речевого произведения, к сожалению, не делает экспертное заключение доказательным инструментом. Абсолютно очевидно, что сложившаяся практика разграничения формы утверждения, мнения/предположения или оценки чрезвычайно важна для самого института судебно-лингвистической экспертизы, потому что здесь важна суть, а не словесное оформление. Применение понятия «языковая форма» к утверждению, мнению, оценке (оценочному суждению) играет большую методическую роль, так как именно оно используется для разграничения компетенции лингвиста, который может анализировать высказывание, и суда, который устанавливает реальный факт соответствия или несоответствия высказывания действительности. Это понятие следует трактовать в широком смысле, включая сюда и показатели объективной и субъективной модальности, и разного рода средства выражения коммуникативной направленности, и отношения говорящего к собственному высказыванию и пр.

При оценке допустимости лингвистического заключения особое значение имеет допустимость объектов, исследовавшихся экспертом [6]. Так, в одном из экспертных заключений на основании двух высказываний в одной из групп социальной сети «ВКонтакте» («Дмитрий, с какими выводами и фразами? Если я говорю, что сборник еврейских сказок под названием «Библия» - полная х…я, значит так и есть! По крайней мере для меня!», «Дмитрий, вперед и с песней. Помолиться не забудь, а то вдруг боженька силы тебе не даст супротив поганого язычника!») экспертом был сделан вывод о том, что в данных высказываниях «имеются признаки оскорбления человека по признаку его религиозной принадлежности». Однако, учитывая требование методики Минюста «… если исследованию подлежит текст, опубликованный в сети Интернет, экспертам должно быть предоставлено изображение соответствующей страницы (страниц) с указанием момента фиксации … От коммуникативной ситуации во многом зависит спонтанность текста, эмоциональное состояние автора. В коммуникативной ситуации регулярно эксплицируется цель общения. Если в деле имеются какие-либо факты, позволяющие уточнить коммуникативную ситуацию, то оценка их с точки зрения влияния на текст обязательна и для лингвиста, и для психолога» [5, стр. 31, 36-37], эксперту следовало сообщить о невозможности такого исследования ввиду неполноты фактических текстовых материалов. Для изучения подобных текстовых материалов необходимо использовать всю совокупность высказываний по теме, исходя из принципа, что спорный текст представлял собой диалогическую речь, то есть словесный обмен между двумя, тремя и больше собеседниками. Для определения стилистической характеристики высказываний необходимо было проанализировать и специальные интернетзнаки (если они наличествуют). Кроме того, только анализ всего текста позволит выявить особенности коммуникативной ситуации, которая породила спорные высказывания. Таким образом, процессуальная проверка доброкачественности объектов экспертного исследования чрезвычайно важна.

Проверка относимости результатов экспертного исследования при его оценке заключается в выяснении того, входит ли факт, установленный экспертом, в предмет доказывания или в число существенных для дела обстоятельств и позволяют ли выводы, сделанные экспертом, этот факт установить, доказать. Оценка относимости экспертного заключения должна производиться с учетом поставленных на разрешение эксперту вопросов и представленных для исследования материалов и объектов. Так, типичный вопрос, который ставится в рамках ст. 282 УК РФ перед лингвистами «Являются «коммуняки» (полицейские, банкиры, чиновники, «мировое правительство», буржуи) социальной группой ?» совершенно не относится к компетенции специалистов по русскому языку. Или, например, часто выносимый на разрешение экспертов в рамках ст. 152 ГК РФ вопрос: «Какими художественными средствами характеризуется спорный текст? Каковы его стилистика и композиционные особенности?». Вопросы эти совершенно не влияют на оценку спорного текста, потому что, исходя из диспозиции данной статьи, в компетенцию лингвиста входит лишь выявление негативной информации о лице и форме её выражения.

Как показывают многочисленные примеры, в производстве лингвистических судебных и внесудебных исследований порой видна некая «состязательность» и даже ангажированность экспертов (специалистов). Важными оказываются и стереотипы, связанные с особенностями личности лингвиста и его жизненного опыта [2, стр. 160]. Именно поэтому зачастую ответы эксперта на поставленные следствием конкретные вопросы носят так называемый «поисковый» характер. В одном из заключений вопрос перед группой экспертов был сформулирован следующим образом: «Использованы ли в указанных публикациях специальные языковые или иные средства (какие именно) для целенаправленной передачи оскорбительных характеристик, отрицательных эмоциональных оценок, негативных установок и побуждений к действиям против какой-нибудь нации, расы, религии или отдельных лиц как её представителей?». То есть следствие конкретно обозначило объекты, в отношении которых лингвисты должны были выявить информацию и квалифицировать её. Однако, в силу того что в отношении вышепоименованных объектов какая-либо информация отсутствовала вообще, эксперты сочли необходимым сделать вывод о том, что «негативная информация и отрицательные эмоциональные (оскорбительные) оценки в спорном тексте содержатся в отношении группы «молодежь», а также в отношении группы «представители власти», «забыв» при этом указать, что в отношении какой-нибудь нации, расы или религии негативная, в том числе оскорбительная, информация, а также какие-либо формы побуждения, не выявлены.

Известно, что содержательная сторона оценки достоверности того или иного судебного заключения опирается на научную обоснованность применяемых методов, валидность их использования, логичность анализа и умозаключений эксперта. Правоприменитель, оценивая доказательную базу, обязан проверить соответствие квалификации и опытности эксперта предмету экспертизы, убедиться в полноте заключения, в том числе и предшествовавшего выводам исследования; оценить научную обоснованность заключения. Не могут быть признаны обоснованными «выводы, которые получены в результате проведения исследования и установления экспертом фактов, достаточных для правильного вывода, но неверно им объясненных. Причем, как указывается в теории экспертизы, проверка количества вопросов и количества ответов на поставленные вопросы – это отнюдь не проверка качества заключения, потому что качество зависит от полноты и обстоятельности исследования [1, стр. 463-464]. В этой связи хочется напомнить дело эколога В.Бриниха. По его публикации «Молчание ягнят» была произведена судебная экспертиза, в результате которой эксперт, интерпретируя название статьи, выявил речевые элементы, способствующие унижению человеческого достоинства адыгейцев. Вывод был сделан на основе анализа словарного толкования, причём не слова «ягненок», которое рассматривалось экспертом в первом, основном, значении («детёныш овцы»), а слова «овца», отсутствующее в спорном контексте, но уже не в первом, основном, а в жаргонном значении. Однако из того, что слово «овца» на жаргоне молодежи обозначает «глуповатую, неразвитую девушку или покорную женщину», не вытекает, что слово «ягненок» наследует те же компоненты значения. Причем, если бы автор заключения использовал, а не только декларировал метод концептуального анализа, он легко бы смог выяснить и установить «культурный фон», то есть культурно-значимую информацию, стоящую за названием статьи, которая представляет собой «прецедентный текст» –– обыгрывание знакового названия художественного произведения. Известно, что название статьи «Молчание ягнят» представляет собой отсылку к культовому голливудскому триллеру с Э.Хопкинсом и Дж.Фостер, снятому по известному роману Т.Харриса. В культурно-значимое концептуальное содержание этого «прецедентного текста» входит отчасти библейское представление об «агнцах», символизирующее невинность, а отчасти –– идея смерти невинных жертв маньяка, которые замолчали, потому что их убили (в фильме героиня Дж.Фостер пересказывает постоянно преследующий ее детский кошмарный сон, когда она спасает от смерти жалобно блеющих ягнят, а когда героиня наконец находит убийцу, эти ягнята в ее снах замолчали). В названии статьи этот «прецедентный текст» использован в качестве приема привлечения внимания аудитории емкой броской фразой, что является обычным журналистским приемом выразительности. Именно поэтому абсолютно неясно, на каком основании фразеологическое сочетание «молчание ягнят» было поделено экспертом на отдельные слова, которым были приписаны недоказанные значения, и на этой основе сделан неправомочный вывод. Хорошо известно, что данное словосочетание используется в современной публицистике иронически: о чьей-либо безропотности, робости, забитости в ситуации, когда нужно проявить иные черты характера. Именно поэтому специалисты ННГУ им. Н.И.Лобачевского, выступая в судебном заседании, сформулировали заключение о том, что вывод эксперта об «унижении группы лиц адыгейской национальности женского пола» с помощью связанного словосочетания «молчание ягнят» (при отсутствии в тексте статьи лексемы «овца») выглядит просто фантастическим, но отнюдь не научным.

Выработка современных методов лингвистического исследования имплицитной информации, использование теории речевых актов не только углубила научный потенциал экспертных исследований, но породила и значительные проблемы, связанные с восприятием и оценкой правоприменителями лингвистических заключений. Использование сложной терминологии зачастую ставит в тупик участников судебного процесса. Так, в одном из исследований экспертно-криминалистического центра эксперт смело оперирует такими терминами, как денотат, дескрипция, каузация, кореферентность, пресуппозиция, пропозиция, локутив, иллокутив, семантическая валентность, вербализация, бенефактивность, предикатно-аргументная структура, импликатура и др., однако, что именно подразумевается под этими лингвистическими терминами в работе не указано. Более того, несмотря на то что в задачу эксперта входило выявление побудительных речевых актов в речи участников диалога, а также выявления конкретного содержания побуждения и формы волеизъявления, исследование материала лингвист начал с семантического анализа второстепенного, не имеющего к побудительному речевому акту слова «жалоба», определяя не только значение этого, бесспорно, известного участникам судебного процесса существительного, но и определяя «семантическую валентность» этой лексемы, хотя в глоссарии термин «семантическая валентность» указан не был и вряд ли понятен нелингвистам. Следует отметить, что семантическая валентность — это способность слова связываться синтаксически с любым словом, в значение которого входит определенный семантический признак. Причем, и без использования специальной лингвистической терминологии носителю языка ясно, что у любой жалобы есть автор (валентность А), получатель жалобы (валентность Х) и событие, которое спровоцировало подачу жалобы (валентность Y). Надо заметить, что, в описании валентностей эксперт сделал логическую ошибку – валентность Y определяется не только незаконным и неправильным действием, но может быть обусловлена и объективно законным или правильным действием. В таком русле выдержано практически всё заключение эксперта. Из контекста «характер волеизъявления определен как предложение, осложненное значением необходимости осуществления каузированного действия» совершенно не вытекает, во–первых, какого именно каузируемого (побуждающего) действия, во-вторых, неясно, к каким именно действиям относится модальность долженствования в контекстах, выделенных экспертом: «должно быть выражено» и «нужно просто сказать там». Вполне понятно, что ни судья, ни стороны защиты и обвинения не могут в полной мере обладать такими навыками и знаниями, чтобы оценить такое заключение эксперта. Указанное обстоятельство серьёзно осложняет оценку лингвистического заключения правоприменителями, поэтому они или вовсе не читают исследовательскую часть, сосредоточившись только на выводах, либо идут за консультацией к лингвистам. Так рождается относительно новый документ, который может быть использован в судебном процессе – рецензия на заключение эксперта. И лингвист, написавший рецензию, зачастую тоже становится участником процесса: или на основании ч. 2, ст. 58 ГПК РФ («В случае необходимости для участия в осмотре и исследовании доказательств могут быть вызваны эксперты, специалисты, свидетели») в качестве специалиста, который так же, как и эксперт, сделал заключение при исследовании тех же материалов. Или на основании ст. 71 ГПК РФ («Письменными доказательствами являются содержащие сведения об обстоятельствах, имеющих значение для рассмотрения и разрешения дела, акты, договоры, справки, деловая корреспонденция, иные документы и материалы …»).

Общеизвестно, что выводы эксперта должны быть изложены простым языком, понятным не только специалисту, но и любому участнику судопроизводства. Эксперт, безусловно, самостоятелен и независим в выборе научной позиции и методики исследования спорного речевого произведения, в определении глубины и объема анализа материала. Однако, решая задачи экспертного анализа, лингвист должен быть хорошо знаком не только с теорией и методикой изучения русского языка, но и знать основы отечественной лингвокриминалистики. Кроме того, эксперт обязан думать о тех лицах, которым предстоит использовать заключение в качестве средства доказывания. То есть эксперт «должен излагать ход и результаты исследования доступным литературным языком, указывая на выявленные в ходе исследования свойства и признаки объекта (факта, явления), мотивированно объясняя их …, и подробно объясняя специальные методические положения, новые малоизвестные методы и средства исследования со ссылкой на литературные источники» [1, стр. 470]

Таким образом, заключение экспертов-лингвистов может быть и должно быть оценено с позиций относимости, допустимости, достоверности. При проверке достоверности лингвистического заключения необходимо оценивать компетентность субъектов проведения исследования, степень владения лингвистами теоретическими основами и методами, положенными в основу судебной экспертизы, достаточность представленного на исследование материала; аргументированность и понятность промежуточных и заключительных выводов.

Список литературы

Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории М.: Юридическое издательство «Норма», 2009.
Бодалев А.А., Куницына В.Н, Панферов В.Н. О социальных эталонах и стереотипах и их роли в оценке личности // Человек и общество. Проблемы социализации индивида. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1971. - С. 151-160.
Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» - М., 2013. С. 31-63.
Горбаневский М.В. О прикладной лингвистике в борьбе с экстремизмом//Экология языка и речи. Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р.Державина, 2012. 424 с.
Кукушкина О.В., Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011. 330 с.
Лившиц Ю.Д. Вопросы использования специальных познаний в уголовном процессе / Ю.Д. Лившиц, А.В. Кудрявцева. – Челябинск, 2001. 57 с.